Фильм рассказывает историю профессора лингвистики, который, не сумев завершить труд всей своей жизни, принимает решение о самоубийстве. Но в день, когда он планировал осуществить задуманное, в него попадает молния. Вопреки всему профессору удаётся не только сохранить жизнь, но и обрести утраченную молодость. Однако он вынужден изменить имя и бежать из страны, чтобы скрыться от преследований нацистов, желающих использовать произошедший с ним феномен для создания новой человеческой расы.
Фильм рассказывает историю профессора лингвистики, который, не сумев завершить труд всей своей жизни, принимает решение о самоубийстве. Но в день, когда он планировал осуществить задуманное, в него попадает молния. Вопреки всему профессору удаётся не только сохранить жизнь, но и обрести утраченную молодость. Однако он вынужден изменить имя и бежать из страны, чтобы скрыться от преследований нацистов, желающих использовать произошедший с ним феномен для создания новой человеческой расы.Дневник режиссёра
Дневник режиссёра Дневник режиссёра Дневник режиссёраЯ был потрясен, обнаружив в этой повести Элиаде ключевые темы, которые я больше всего надеюсь понять лучше: время, сознание и мечта как основа реальности. Для меня это действительно возвращение к амбициям, с которыми для меня была связана работа в кино, когда я был студентом.
Я был потрясен, обнаружив в этой повести Элиаде ключевые темы, которые я больше всего надеюсь понять лучше: время, сознание и мечта как основа реальности. Для меня это действительно возвращение к амбициям, с которыми для меня была связана работа в кино, когда я был студентом. Я был потрясен, обнаружив в этой повести Элиаде ключевые темы, которые я больше всего надеюсь понять лучше: время, сознание и мечта как основа реальности. Для меня это действительно возвращение к амбициям, с которыми для меня была связана работа в кино, когда я был студентом.16.9.2005
16.9.2005 16.9.2005 16.9.2005МОЛОДОСТЬ
МОЛОДОСТЬ МОЛОДОСТЬ МОЛОДОСТЬЯ думал о том, что выглядит повторяющейся схемой: о художниках, которые ярко проявили себя в молодости, а потом больше никогда не могли достичь этого уровня. Тому много примеров, особенно в литературе, театре и, разумеется, в кино. Я думаю о великих, которыми восхищался на протяжении своей жизни. О Теннесси Уильямсе, который написал "Стеклянный зверинец" и "Трамвай "Желание"", когда ему было едва за тридцать, — как его мучили критики, да и он сам себя за то, что потом он так и не смог создать что-то такого же уровня. О Нормане Мейлере, которому было 25, когда он написал "Нагих и мертвых", — как он продолжал работать, постоянно стремясь превзойти это достижение, но так и не сумел. О Джозефе Хеллере, который написал "Уловку-22" в 1961 году, и как она осталась его лучшим романом. О Дж.Д. Сэлинджере, который создал две свои великие книги и рассказы в начале творческого пути, а потом не писал ничего. О многих других, включая поэтов и драматургов, который скорее покончили бы с собой, чем признали тот факт, что их творческий апогей уже позади. Многие художники достигают пика своей карьеры, когда они довольно молоды. И хотя они очень стараются, они обнаруживают — в глазах критиков, читателей или зрителей, а возможно, даже в своих — что так и не могут создать чего-то равного произведениям, созданным в молодости, или превосходящего их. Даже великий Феллини изводил себя из-за того, что считал серией неудач, начавшихся с фильма "Джульетта и духи". Но, разумеется, были исключения — немногочисленные, но великие. Вспомните Шекспира, который, казалось, обладал способностью постоянно обновляться, и Куросаву, который снимал великолепные фильмы на протяжении всей своей долгой жизни, несмотря на большие периоды депрессии. Брак никогда не был способен превзойти свои произведения, созданные в молодости, а его коллега Пикассо мог. Когда Джузеппе Верди было 80, и все считали, что он достиг конца своей карьеры, он поразил всех великим "Фальстафом". Почему так происходит? По каким причинам? Дело лишь в том, что гении уровня Шекспира, Верди, Куросавы и Пикассо действительно встречаются редко, или существуют и иные факторы? Я вернусь к этому вопросу позже...
Я думал о том, что выглядит повторяющейся схемой: о художниках, которые ярко проявили себя в молодости, а потом больше никогда не могли достичь этого уровня. Тому много примеров, особенно в литературе, театре и, разумеется, в кино. Я думаю о великих, которыми восхищался на протяжении своей жизни. О Теннесси Уильямсе, который написал "Стеклянный зверинец" и "Трамвай "Желание"", когда ему было едва за тридцать, — как его мучили критики, да и он сам себя за то, что потом он так и не смог создать что-то такого же уровня. О Нормане Мейлере, которому было 25, когда он написал "Нагих и мертвых", — как он продолжал работать, постоянно стремясь превзойти это достижение, но так и не сумел. О Джозефе Хеллере, который написал "Уловку-22" в 1961 году, и как она осталась его лучшим романом. О Дж.Д. Сэлинджере, который создал две свои великие книги и рассказы в начале творческого пути, а потом не писал ничего. О многих других, включая поэтов и драматургов, который скорее покончили бы с собой, чем признали тот факт, что их творческий апогей уже позади. Многие художники достигают пика своей карьеры, когда они довольно молоды. И хотя они очень стараются, они обнаруживают — в глазах критиков, читателей или зрителей, а возможно, даже в своих — что так и не могут создать чего-то равного произведениям, созданным в молодости, или превосходящего их. Даже великий Феллини изводил себя из-за того, что считал серией неудач, начавшихся с фильма "Джульетта и духи". Но, разумеется, были исключения — немногочисленные, но великие. Вспомните Шекспира, который, казалось, обладал способностью постоянно обновляться, и Куросаву, который снимал великолепные фильмы на протяжении всей своей долгой жизни, несмотря на большие периоды депрессии. Брак никогда не был способен превзойти свои произведения, созданные в молодости, а его коллега Пикассо мог. Когда Джузеппе Верди было 80, и все считали, что он достиг конца своей карьеры, он поразил всех великим "Фальстафом". Почему так происходит? По каким причинам? Дело лишь в том, что гении уровня Шекспира, Верди, Куросавы и Пикассо действительно встречаются редко, или существуют и иные факторы? Я вернусь к этому вопросу позже... Я думал о том, что выглядит повторяющейся схемой: о художниках, которые ярко проявили себя в молодости, а потом больше никогда не могли достичь этого уровня. Тому много примеров, особенно в литературе, театре и, разумеется, в кино. Я думаю о великих, которыми восхищался на протяжении своей жизни. О Теннесси Уильямсе, который написал "Стеклянный зверинец" и "Трамвай "Желание"", когда ему было едва за тридцать, — как его мучили критики, да и он сам себя за то, что потом он так и не смог создать что-то такого же уровня. О Нормане Мейлере, которому было 25, когда он написал "Нагих и мертвых", — как он продолжал работать, постоянно стремясь превзойти это достижение, но так и не сумел. О Джозефе Хеллере, который написал "Уловку-22" в 1961 году, и как она осталась его лучшим романом. О Дж.Д. Сэлинджере, который создал две свои великие книги и рассказы в начале творческого пути, а потом не писал ничего. О многих других, включая поэтов и драматургов, который скорее покончили бы с собой, чем признали тот факт, что их творческий апогей уже позади. Многие художники достигают пика своей карьеры, когда они довольно молоды. И хотя они очень стараются, они обнаруживают — в глазах критиков, читателей или зрителей, а возможно, даже в своих — что так и не могут создать чего-то равного произведениям, созданным в молодости, или превосходящего их. Даже великий Феллини изводил себя из-за того, что считал серией неудач, начавшихся с фильма "Джульетта и духи". Но, разумеется, были исключения — немногочисленные, но великие. Вспомните Шекспира, который, казалось, обладал способностью постоянно обновляться, и Куросаву, который снимал великолепные фильмы на протяжении всей своей долгой жизни, несмотря на большие периоды депрессии. Брак никогда не был способен превзойти свои произведения, созданные в молодости, а его коллега Пикассо мог. Когда Джузеппе Верди было 80, и все считали, что он достиг конца своей карьеры, он поразил всех великим "Фальстафом". Почему так происходит? По каким причинам? Дело лишь в том, что гении уровня Шекспира, Верди, Куросавы и Пикассо действительно встречаются редко, или существуют и иные факторы? Я вернусь к этому вопросу позже...23.9.2005
23.9.2005 23.9.2005 23.9.2005БЕЗ
БЕЗ БЕЗ БЕЗБез чего? Чего недостает? Какой могла бы быть причина, что тот же человек в более поздний период своей жизни неспособен конкурировать с самим собой как молодым художником? Недостает ли чего-то или ответ проще: что каждому человеку даны только одна-две по-настоящему стоящие идеи, подобно паре стрел в колчане. Когда такие идеи реализуют себя в виде потрясающего произведения искусства, это выглядит волшебством и это новость. Критикам и журналистам в их профессии требуется свежая кровь, и неудивительно, что нового художника с новой идеей хватают и катапультируют к славе. Это справедливо и в отношении серии произведений одного художника — трилогии или тетралогии. Разве четвертые книги "Александрийского квартета" Лоренса или "Моря Тишины" Мисимы не самые слабые в цикле? Быть может, идеи и новации первой или второй книги уже были продемонстрированы и выдохлись ко времени, когда писались последние? Первоначально я не собирался снимать больше одного "Крестного отца", но экономические силы влияния на студии были настойчивы: "Фрэнсис, ты изобрел формулу кока-колы, и ты не собираешься снять продолжение?" Но на первый фильм ушла большая часть стрел из моего колчана или, в данном случае, пуль из моего револьвера. Так что второму фильму нужно было проникнуть на новую и более амбициозную территорию, чтобы продемонстрировать еще несколько идей, — в противном случае он был бы слабее первого. К тому времени, когда появился третий, основополагающие идеи, которые сделали первый фильм свежим и захватывающим, были практически исчерпаны. Иногда новые художники выходят на сцену в более поздний период своей жизни и, благодаря своей паре идей, становятся знаменитыми в пятьдесят лет с силой, равной силе двадцатилетних дебютантов. Такое встречается редко, поскольку настоящий талант, как правило, открывают раньше. В качестве примера мне вспоминается романист Уильям Кеннеди, и я уверен, что существуют и многие другие. Преуспевающему художнику приходится сталкиваться с такими экономическими вопросами и проблемами славы, которые более молодому художнику могут только присниться. Нужно ли мне сделать это, чтобы заработать большие деньги или потому что это сделает меня еще более знаменитым? Это очень опасные вопросы, не часто сочетающиеся с созданием великого произведения искусства. Особенно когда есть несколько бывших жен и детей, которым надо выплачивать алименты. Как правило, это не тот фактор, о котором более молодые художники думают много. Значит ли это, что разница между простыми смертными и пантеоном великих, которых я упомянул выше, заключается лишь в том, что последним было дано больше, чем обычная пара идей? Или что проблемы денег, роскоши и семьи не поглощали их полностью? Я вернусь к этому вопросу позже...
Без чего? Чего недостает? Какой могла бы быть причина, что тот же человек в более поздний период своей жизни неспособен конкурировать с самим собой как молодым художником? Недостает ли чего-то или ответ проще: что каждому человеку даны только одна-две по-настоящему стоящие идеи, подобно паре стрел в колчане. Когда такие идеи реализуют себя в виде потрясающего произведения искусства, это выглядит волшебством и это новость. Критикам и журналистам в их профессии требуется свежая кровь, и неудивительно, что нового художника с новой идеей хватают и катапультируют к славе. Это справедливо и в отношении серии произведений одного художника — трилогии или тетралогии. Разве четвертые книги "Александрийского квартета" Лоренса или "Моря Тишины" Мисимы не самые слабые в цикле? Быть может, идеи и новации первой или второй книги уже были продемонстрированы и выдохлись ко времени, когда писались последние? Первоначально я не собирался снимать больше одного "Крестного отца", но экономические силы влияния на студии были настойчивы: "Фрэнсис, ты изобрел формулу кока-колы, и ты не собираешься снять продолжение?" Но на первый фильм ушла большая часть стрел из моего колчана или, в данном случае, пуль из моего револьвера. Так что второму фильму нужно было проникнуть на новую и более амбициозную территорию, чтобы продемонстрировать еще несколько идей, — в противном случае он был бы слабее первого. К тому времени, когда появился третий, основополагающие идеи, которые сделали первый фильм свежим и захватывающим, были практически исчерпаны. Без чего? Чего недостает? Какой могла бы быть причина, что тот же человек в более поздний период своей жизни неспособен конкурировать с самим собой как молодым художником? Недостает ли чего-то или ответ проще: что каждому человеку даны только одна-две по-настоящему стоящие идеи, подобно паре стрел в колчане. Когда такие идеи реализуют себя в виде потрясающего произведения искусства, это выглядит волшебством и это новость. Критикам и журналистам в их профессии требуется свежая кровь, и неудивительно, что нового художника с новой идеей хватают и катапультируют к славе. Это справедливо и в отношении серии произведений одного художника — трилогии или тетралогии. Разве четвертые книги "Александрийского квартета" Лоренса или "Моря Тишины" Мисимы не самые слабые в цикле? Быть может, идеи и новации первой или второй книги уже были продемонстрированы и выдохлись ко времени, когда писались последние? Первоначально я не собирался снимать больше одного "Крестного отца", но экономические силы влияния на студии были настойчивы: "Фрэнсис, ты изобрел формулу кока-колы, и ты не собираешься снять продолжение?" Но на первый фильм ушла большая часть стрел из моего колчана или, в данном случае, пуль из моего револьвера. Так что второму фильму нужно было проникнуть на новую и более амбициозную территорию, чтобы продемонстрировать еще несколько идей, — в противном случае он был бы слабее первого. К тому времени, когда появился третий, основополагающие идеи, которые сделали первый фильм свежим и захватывающим, были практически исчерпаны. Иногда новые художники выходят на сцену в более поздний период своей жизни и, благодаря своей паре идей, становятся знаменитыми в пятьдесят лет с силой, равной силе двадцатилетних дебютантов. Такое встречается редко, поскольку настоящий талант, как правило, открывают раньше. В качестве примера мне вспоминается романист Уильям Кеннеди, и я уверен, что существуют и многие другие. Иногда новые художники выходят на сцену в более поздний период своей жизни и, благодаря своей паре идей, становятся знаменитыми в пятьдесят лет с силой, равной силе двадцатилетних дебютантов. Такое встречается редко, поскольку настоящий талант, как правило, открывают раньше. В качестве примера мне вспоминается романист Уильям Кеннеди, и я уверен, что существуют и многие другие. Преуспевающему художнику приходится сталкиваться с такими экономическими вопросами и проблемами славы, которые более молодому художнику могут только присниться. Нужно ли мне сделать это, чтобы заработать большие деньги или потому что это сделает меня еще более знаменитым? Это очень опасные вопросы, не часто сочетающиеся с созданием великого произведения искусства. Особенно когда есть несколько бывших жен и детей, которым надо выплачивать алименты. Как правило, это не тот фактор, о котором более молодые художники думают много. Значит ли это, что разница между простыми смертными и пантеоном великих, которых я упомянул выше, заключается лишь в том, что последним было дано больше, чем обычная пара идей? Или что проблемы денег, роскоши и семьи не поглощали их полностью? Я вернусь к этому вопросу позже... Преуспевающему художнику приходится сталкиваться с такими экономическими вопросами и проблемами славы, которые более молодому художнику могут только присниться. Нужно ли мне сделать это, чтобы заработать большие деньги или потому что это сделает меня еще более знаменитым? Это очень опасные вопросы, не часто сочетающиеся с созданием великого произведения искусства. Особенно когда есть несколько бывших жен и детей, которым надо выплачивать алименты. Как правило, это не тот фактор, о котором более молодые художники думают много. Значит ли это, что разница между простыми смертными и пантеоном великих, которых я упомянул выше, заключается лишь в том, что последним было дано больше, чем обычная пара идей? Или что проблемы денег, роскоши и семьи не поглощали их полностью? Я вернусь к этому вопросу позже...30.9.2005
30.9.2005 30.9.2005 30.9.2005МОЛОДОСТИ
МОЛОДОСТИ МОЛОДОСТИ МОЛОДОСТИВ какой-то момент я понял, что единственный разумный способ решения этой дилеммы — это снова стать молодым, забыть все, что я знаю, и попытаться мыслить как студент. Заново изобрести себя, забыв, что я когда-то сделал карьеру в кино, а вместо этого мечтать о том, чтобы ее сделать. Безусловно, одним из преимуществ "молодости" в искусстве является невежество: ты знаешь так мало, что можешь быть бесстрашным. Не осознаешь, что то, что ты можешь выдумать, на самом деле невозможно реализовать. Когда я закончил "Апокалипсис сегодня" я, разумеется, подумал: "Знай я тогда то, что знаю сейчас, я бы даже и не пытался..." Конечно, возраст приносит "опыт", и это не надо сбрасывать со счетов, но в искусстве бесстрашие более желаемая вещь, чем опыт. Бесстрашие — двоюродный брат новаторства, а опыт может стать отцом страха. Если ты несколько раз свалился с дерева, почувствовал боль в оцарапанных коленях и страдал от унижения, вызванного неизбежными насмешками, — становится намного труднее быть столь же смелым в том, что ты делаешь или даже пытаешься сделать.
В какой-то момент я понял, что единственный разумный способ решения этой дилеммы — это снова стать молодым, забыть все, что я знаю, и попытаться мыслить как студент. Заново изобрести себя, забыв, что я когда-то сделал карьеру в кино, а вместо этого мечтать о том, чтобы ее сделать. В какой-то момент я понял, что единственный разумный способ решения этой дилеммы — это снова стать молодым, забыть все, что я знаю, и попытаться мыслить как студент. Заново изобрести себя, забыв, что я когда-то сделал карьеру в кино, а вместо этого мечтать о том, чтобы ее сделать. Безусловно, одним из преимуществ "молодости" в искусстве является невежество: ты знаешь так мало, что можешь быть бесстрашным. Не осознаешь, что то, что ты можешь выдумать, на самом деле невозможно реализовать. Когда я закончил "Апокалипсис сегодня" я, разумеется, подумал: "Знай я тогда то, что знаю сейчас, я бы даже и не пытался..." Конечно, возраст приносит "опыт", и это не надо сбрасывать со счетов, но в искусстве бесстрашие более желаемая вещь, чем опыт. Бесстрашие — двоюродный брат новаторства, а опыт может стать отцом страха. Если ты несколько раз свалился с дерева, почувствовал боль в оцарапанных коленях и страдал от унижения, вызванного неизбежными насмешками, — становится намного труднее быть столь же смелым в том, что ты делаешь или даже пытаешься сделать. Безусловно, одним из преимуществ "молодости" в искусстве является невежество: ты знаешь так мало, что можешь быть бесстрашным. Не осознаешь, что то, что ты можешь выдумать, на самом деле невозможно реализовать. Когда я закончил "Апокалипсис сегодня" я, разумеется, подумал: "Знай я тогда то, что знаю сейчас, я бы даже и не пытался..." Конечно, возраст приносит "опыт", и это не надо сбрасывать со счетов, но в искусстве бесстрашие более желаемая вещь, чем опыт. Бесстрашие — двоюродный брат новаторства, а опыт может стать отцом страха. Если ты несколько раз свалился с дерева, почувствовал боль в оцарапанных коленях и страдал от унижения, вызванного неизбежными насмешками, — становится намного труднее быть столь же смелым в том, что ты делаешь или даже пытаешься сделать.Так что, по крайней мере для себя, я решил, что лучше всего стать непрофессионалом и признать, что я не знаю почти ничего и люблю почти все. Недавно я понял, что любимым десятилетием в моей жизни был шестой десяток, прекрасный возраст для человека — он находится на пике своего здоровья и опыта, но остается достаточной гибким, чтобы наслаждаться этим. Я так не хотел расставаться со своим шестым десятком, что стал говорить, что мне "пятьдесят десять" или "пятьдесят одиннадцать" лет. Сейчас мне "пятьдесят шестнадцать"! И сегодня, подобно обесцененной восточной валюте, у которой отрезали два нуля, я решил потерять "50" и быть просто шестнадцатилетним. В будущем году мне исполниться семнадцать, а это именно тот возраст, когда я очень серьезно начал работать над постановками пьес.
Так что, по крайней мере для себя, я решил, что лучше всего стать непрофессионалом и признать, что я не знаю почти ничего и люблю почти все. Недавно я понял, что любимым десятилетием в моей жизни был шестой десяток, прекрасный возраст для человека — он находится на пике своего здоровья и опыта, но остается достаточной гибким, чтобы наслаждаться этим. Я так не хотел расставаться со своим шестым десятком, что стал говорить, что мне "пятьдесят десять" или "пятьдесят одиннадцать" лет. Сейчас мне "пятьдесят шестнадцать"! И сегодня, подобно обесцененной восточной валюте, у которой отрезали два нуля, я решил потерять "50" и быть просто шестнадцатилетним. В будущем году мне исполниться семнадцать, а это именно тот возраст, когда я очень серьезно начал работать над постановками пьес. Так что, по крайней мере для себя, я решил, что лучше всего стать непрофессионалом и признать, что я не знаю почти ничего и люблю почти все. Недавно я понял, что любимым десятилетием в моей жизни был шестой десяток, прекрасный возраст для человека — он находится на пике своего здоровья и опыта, но остается достаточной гибким, чтобы наслаждаться этим. Я так не хотел расставаться со своим шестым десятком, что стал говорить, что мне "пятьдесят десять" или "пятьдесят одиннадцать" лет. Сейчас мне "пятьдесят шестнадцать"! И сегодня, подобно обесцененной восточной валюте, у которой отрезали два нуля, я решил потерять "50" и быть просто шестнадцатилетним. В будущем году мне исполниться семнадцать, а это именно тот возраст, когда я очень серьезно начал работать над постановками пьес.Постановщик "Крестного отца" десять лет не снимал кино, но в этом фильме он и сам обрел вторую молодость, создав нашпигованный изысканными метафорами фильм. ("Вечерняя Москва" №89 (24867), 23.05.2008)
Френсис Форд Коппола: Вторая молодость
Благость! Знаете, когда мы снимали в Румынии финал картины, в котором Доменик умирает в снегу на улице, один румын сказал: он умирает как бездомный. И тогда мне пришла в голову мысль, что мы все умираем как бездомные, в одиночку. Конечно, вокруг могут быть люди, но каждый умирает в одиночку. Однако, есть и разница. И она состоит в том, что есть момент благодарности. И когда наступит мой собственный час, я подумаю: какую же интересную жизнь я прожил!
(Сергей Рахлин, "Ваш досуг" №21, 22.05.2008)
Коппола прочитал Элиаде
Думается, для самого Копполы этот фильм — своеобразное средство Макрополуса. Он отказывается от крупнобюджетных, выверенных продюсерских проектов. Сам финансирует свою картину. Искреннюю, причудливую по форме, мистическую по содержанию. Работу, словно бы сделанную не мэтром, а дебютантом. Отринув груз менторства и лауреатства, он азартно бросается в экспериментаторство, в откровенную театрально-модернистскую игру.
(Лариса Малюкова, "Новая газета" №35, 19.05.2008)
Неуловимой тенью промелькнет сюр Дэвида Линча. А один из музыкальных лейтмотивов почти процитирует Малера, 4-ю часть Пятой симфонии, звучавшей у Висконти в "Смерти в Венеции", — там герой тоже пытался вернуться в молодость.
Эти непрерывные отсылы к образам классики обдуманны: Копполе нужны хрестоматийные знаки — готовые иероглифы, из которых он сложит свое философское эссе. Подсказки. Указательные знаки. В конце концов, все неожиданности мира сотканы из знакомых элементов, и любое чудо есть не более чем цитата из таблицы Менделеева.
(Woodash World, 18.05.2008)
Коппола без Копполы
Зато всё натурально и очень красиво. Местный оператор творит просто чудеса, двигая камеру то горизонтально, то вертикально, совмещая экспозиции — в общем, творчески осваивает бюджет, даром что ни в каких златоэмблемных ассоциациях не числится. Получается, что румынские кинематографисты держат планку, предоставляя заморскому маэстро первоклассный материал, только вот сам маэстро, кажется, немного страдает от мегаломании, превращая понятную, казалось бы, концепцию в какое-то пышно цветущее барокко.
(Роман Куланин, Кинокадр.ру, 18.05.2008)
Автор, кажется, в совершенстве овладел высоким искусством притчи4, не буквально, а опосредованно, косвенно сопоставляя частную судьбу с событиями Большой Истории. Симптоматичны не только способности Доминика, но и сопутствующие душевные терзания, вплоть до явления Двойника, пытающегося гнуть свою линию. А главное, способна оставить в холодном поту развязка – от одного осознания грандиозного потенциала, узрённого, да так и не реализовавшегося в ушедшем столетии. Воистину – молодость без молодости. Тотальная иллюзия, которая не позволила осуществить самые сокровенные мечты… И, безусловно, ни в коем случае нельзя умолчать о незаурядном существовании на экране британского актёра Тима Рота, который сам по себе является редчайшим уникумом! (Евгений Нефёдов, World Art, 18.05.2008)
Удар молнии
Может, Коппола уже не тот необузданный бунтарь, но то, что до старости классику еще далеко, доказал сполна.
("Московский комсомолец", 17.05.2008)
По-хорошему, так фильм и сам по себе, что бы ни ворчали критики, более чем предсказуемый. Отвыкнув от киноязыка режиссера, чьё творчество пересмотрено вдоль и поперек, поначалу действительно можно удивиться странности наложений нескольких времен, историй и культур. Но ближе к финалу становится понятно, что это, несмотря ни на что, всё тот же Коппола. Только его новый фильм, в отличие от прежних работ и от работ собрата по странностям Дэвида Линча, перегружен слишком очевидными, вплоть до банальностей, метафорами. И даже главный контрапункт повествования — "формула двойника" — для подготовленного зрителя станет понятной и ясной буквально с самого начала её развития. (Родион Чемонин, "Агентство национальных новостей", 17.05.2008)
Постановщик "Крестного отца" десять лет не снимал кино, но в этом фильме он и сам обрел вторую молодость, создав нашпигованный изысканными метафорами фильм. ("Вечерняя Москва" №89 (24867), 23.05.2008)
Френсис Форд Коппола: Вторая молодость
Благость! Знаете, когда мы снимали в Румынии финал картины, в котором Доменик умирает в снегу на улице, один румын сказал: он умирает как бездомный. И тогда мне пришла в голову мысль, что мы все умираем как бездомные, в одиночку. Конечно, вокруг могут быть люди, но каждый умирает в одиночку. Однако, есть и разница. И она состоит в том, что есть момент благодарности. И когда наступит мой собственный час, я подумаю: какую же интересную жизнь я прожил!
(Сергей Рахлин, "Ваш досуг" №21, 22.05.2008)
Коппола прочитал Элиаде
Думается, для самого Копполы этот фильм — своеобразное средство Макрополуса. Он отказывается от крупнобюджетных, выверенных продюсерских проектов. Сам финансирует свою картину. Искреннюю, причудливую по форме, мистическую по содержанию. Работу, словно бы сделанную не мэтром, а дебютантом. Отринув груз менторства и лауреатства, он азартно бросается в экспериментаторство, в откровенную театрально-модернистскую игру.
(Лариса Малюкова, "Новая газета" №35, 19.05.2008)
Неуловимой тенью промелькнет сюр Дэвида Линча. А один из музыкальных лейтмотивов почти процитирует Малера, 4-ю часть Пятой симфонии, звучавшей у Висконти в "Смерти в Венеции", — там герой тоже пытался вернуться в молодость.
Эти непрерывные отсылы к образам классики обдуманны: Копполе нужны хрестоматийные знаки — готовые иероглифы, из которых он сложит свое философское эссе. Подсказки. Указательные знаки. В конце концов, все неожиданности мира сотканы из знакомых элементов, и любое чудо есть не более чем цитата из таблицы Менделеева.
(Woodash World, 18.05.2008)
Коппола без Копполы
Зато всё натурально и очень красиво. Местный оператор творит просто чудеса, двигая камеру то горизонтально, то вертикально, совмещая экспозиции — в общем, творчески осваивает бюджет, даром что ни в каких златоэмблемных ассоциациях не числится. Получается, что румынские кинематографисты держат планку, предоставляя заморскому маэстро первоклассный материал, только вот сам маэстро, кажется, немного страдает от мегаломании, превращая понятную, казалось бы, концепцию в какое-то пышно цветущее барокко.
(Роман Куланин, Кинокадр.ру, 18.05.2008)
Автор, кажется, в совершенстве овладел высоким искусством притчи4, не буквально, а опосредованно, косвенно сопоставляя частную судьбу с событиями Большой Истории. Симптоматичны не только способности Доминика, но и сопутствующие душевные терзания, вплоть до явления Двойника, пытающегося гнуть свою линию. А главное, способна оставить в холодном поту развязка – от одного осознания грандиозного потенциала, узрённого, да так и не реализовавшегося в ушедшем столетии. Воистину – молодость без молодости. Тотальная иллюзия, которая не позволила осуществить самые сокровенные мечты… И, безусловно, ни в коем случае нельзя умолчать о незаурядном существовании на экране британского актёра Тима Рота, который сам по себе является редчайшим уникумом! (Евгений Нефёдов, World Art, 18.05.2008)
Удар молнии
Может, Коппола уже не тот необузданный бунтарь, но то, что до старости классику еще далеко, доказал сполна.
("Московский комсомолец", 17.05.2008)
По-хорошему, так фильм и сам по себе, что бы ни ворчали критики, более чем предсказуемый. Отвыкнув от киноязыка режиссера, чьё творчество пересмотрено вдоль и поперек, поначалу действительно можно удивиться странности наложений нескольких времен, историй и культур. Но ближе к финалу становится понятно, что это, несмотря ни на что, всё тот же Коппола. Только его новый фильм, в отличие от прежних работ и от работ собрата по странностям Дэвида Линча, перегружен слишком очевидными, вплоть до банальностей, метафорами. И даже главный контрапункт повествования — "формула двойника" — для подготовленного зрителя станет понятной и ясной буквально с самого начала её развития. (Родион Чемонин, "Агентство национальных новостей", 17.05.2008)
Постановщик "Крестного отца" десять лет не снимал кино, но в этом фильме он и сам обрел вторую молодость, создав нашпигованный изысканными метафорами фильм. ("Вечерняя Москва" №89 (24867), 23.05.2008)
Постановщик "Крестного отца" десять лет не снимал кино, но в этом фильме он и сам обрел вторую молодость, создав нашпигованный изысканными метафорами фильм.
Френсис Форд Коппола: Вторая молодость
Благость! Знаете, когда мы снимали в Румынии финал картины, в котором Доменик умирает в снегу на улице, один румын сказал: он умирает как бездомный. И тогда мне пришла в голову мысль, что мы все умираем как бездомные, в одиночку. Конечно, вокруг могут быть люди, но каждый умирает в одиночку. Однако, есть и разница. И она состоит в том, что есть момент благодарности. И когда наступит мой собственный час, я подумаю: какую же интересную жизнь я прожил!
(Сергей Рахлин, "Ваш досуг" №21, 22.05.2008)
Коппола прочитал Элиаде
Думается, для самого Копполы этот фильм — своеобразное средство Макрополуса. Он отказывается от крупнобюджетных, выверенных продюсерских проектов. Сам финансирует свою картину. Искреннюю, причудливую по форме, мистическую по содержанию. Работу, словно бы сделанную не мэтром, а дебютантом. Отринув груз менторства и лауреатства, он азартно бросается в экспериментаторство, в откровенную театрально-модернистскую игру.
(Лариса Малюкова, "Новая газета" №35, 19.05.2008)
Неуловимой тенью промелькнет сюр Дэвида Линча. А один из музыкальных лейтмотивов почти процитирует Малера, 4-ю часть Пятой симфонии, звучавшей у Висконти в "Смерти в Венеции", — там герой тоже пытался вернуться в молодость.
Эти непрерывные отсылы к образам классики обдуманны: Копполе нужны хрестоматийные знаки — готовые иероглифы, из которых он сложит свое философское эссе. Подсказки. Указательные знаки. В конце концов, все неожиданности мира сотканы из знакомых элементов, и любое чудо есть не более чем цитата из таблицы Менделеева.
(Woodash World, 18.05.2008)
Коппола без Копполы
Зато всё натурально и очень красиво. Местный оператор творит просто чудеса, двигая камеру то горизонтально, то вертикально, совмещая экспозиции — в общем, творчески осваивает бюджет, даром что ни в каких златоэмблемных ассоциациях не числится. Получается, что румынские кинематографисты держат планку, предоставляя заморскому маэстро первоклассный материал, только вот сам маэстро, кажется, немного страдает от мегаломании, превращая понятную, казалось бы, концепцию в какое-то пышно цветущее барокко.
(Роман Куланин, Кинокадр.ру, 18.05.2008)
Автор, кажется, в совершенстве овладел высоким искусством притчи4, не буквально, а опосредованно, косвенно сопоставляя частную судьбу с событиями Большой Истории. Симптоматичны не только способности Доминика, но и сопутствующие душевные терзания, вплоть до явления Двойника, пытающегося гнуть свою линию. А главное, способна оставить в холодном поту развязка – от одного осознания грандиозного потенциала, узрённого, да так и не реализовавшегося в ушедшем столетии. Воистину – молодость без молодости. Тотальная иллюзия, которая не позволила осуществить самые сокровенные мечты… И, безусловно, ни в коем случае нельзя умолчать о незаурядном существовании на экране британского актёра Тима Рота, который сам по себе является редчайшим уникумом! (Евгений Нефёдов, World Art, 18.05.2008)
Автор, кажется, в совершенстве овладел высоким искусством притчи4, не буквально, а опосредованно, косвенно сопоставляя частную судьбу с событиями Большой Истории. Симптоматичны не только способности Доминика, но и сопутствующие душевные терзания, вплоть до явления Двойника, пытающегося гнуть свою линию. А главное, способна оставить в холодном поту развязка – от одного осознания грандиозного потенциала, узрённого, да так и не реализовавшегося в ушедшем столетии. Воистину – молодость без молодости. Тотальная иллюзия, которая не позволила осуществить самые сокровенные мечты… И, безусловно, ни в коем случае нельзя умолчать о незаурядном существовании на экране британского актёра Тима Рота, который сам по себе является редчайшим уникумом!
Удар молнии
Может, Коппола уже не тот необузданный бунтарь, но то, что до старости классику еще далеко, доказал сполна.
("Московский комсомолец", 17.05.2008)
По-хорошему, так фильм и сам по себе, что бы ни ворчали критики, более чем предсказуемый. Отвыкнув от киноязыка режиссера, чьё творчество пересмотрено вдоль и поперек, поначалу действительно можно удивиться странности наложений нескольких времен, историй и культур. Но ближе к финалу становится понятно, что это, несмотря ни на что, всё тот же Коппола. Только его новый фильм, в отличие от прежних работ и от работ собрата по странностям Дэвида Линча, перегружен слишком очевидными, вплоть до банальностей, метафорами. И даже главный контрапункт повествования — "формула двойника" — для подготовленного зрителя станет понятной и ясной буквально с самого начала её развития. (Родион Чемонин, "Агентство национальных новостей", 17.05.2008)
По-хорошему, так фильм и сам по себе, что бы ни ворчали критики, более чем предсказуемый. Отвыкнув от киноязыка режиссера, чьё творчество пересмотрено вдоль и поперек, поначалу действительно можно удивиться странности наложений нескольких времен, историй и культур. Но ближе к финалу становится понятно, что это, несмотря ни на что, всё тот же Коппола. Только его новый фильм, в отличие от прежних работ и от работ собрата по странностям Дэвида Линча, перегружен слишком очевидными, вплоть до банальностей, метафорами. И даже главный контрапункт повествования — "формула двойника" — для подготовленного зрителя станет понятной и ясной буквально с самого начала её развития.