12

12 правд

На Венецианском фестивале состоялась премьера фильма Никиты Михалкова "12" (2007). Проект, который автор хотел осуществить в паузе между съемками "Утомленных солнцем 2", оказался долгостроем: его ждали несколько лет. Злые языки даже утверждали, что после почти десятилетнего творческого молчания режиссер потерял форму. Фильм это убедительно опроверг: Михалков в хорошей форме, а его фирменный азарт даже умножился. Во всяком случае, мы давно не видели такого парада актерских бенефисов, когда все присутствующие на экране разжигают друг друга, соревнуясь в колоритности и обилии импровизационных придумок.

Это уже делает фильм, несмотря на его 2,5-часовую длинну, захватывающим.

В общих чертах его сюжет знаком тем, кто смотрел классическую картину Сидни Люмета "12 разгневанных мужчин" /12 Angry Men/ (1957). Присяжные убеждены в виновности подсудимого, и только один сомневается. Он заражает сомнениями коллег, равнодушные прежде люди начинают вникать в ясное, как им казалось, дело, и меняют свои взгляды на противоположные. Смысл обоих фильмов, между которыми полвека, в призыве быть ответственными за свои решения. Смысл этот с годами стал только актуальнее. И время для такого "римейка" приспело — Михалков это почувствовал очень точно. Слово "римейк" ставлю в кавычки: у Люмета заимствован лишь фабульный ход, во всем остальном это настолько другая картина, что сравнивать обе ленты, подсчитывать преимущества и утраты было бы некорректно.

Обвиняют чеченского парня в убийстве приемного отца — русского офицера. Есть свидетели, но дело и без них кажется ясным. Ясность эта сформулирована героем Сергея Гармаша: "Это не люди — выродки!" .

Так в фильме возникает одна из огневых точек современных российских конфликтов: ксенофобия, граничащая с расизмом: парень виновен уже потому, что он чеченец. Против этой расхожей позиции фильм выступает безоговорочно, и режиссер использует все доступные краски, чтобы разуть публике глаза: и чеченский юноша, и его мать, похожая на мадонну, поданы как люди гордые, полные достоинства, для них законы чести превыше всего.

В том, как эта тема развивается в картине, много от публицистики. В контексте нынешней России это понятно и уместно: Михалков снял фильм-послание, он хочет вернуть кинематографу способность воздействовать на умонастроения в обществе.

Разбирая дело чужого им парня, герои постепенно возвращают себе способность думать, и тогда его судьба начинает возбуждать в них ассоциации с собственными болячками, с тем, что накипело. Каждый словно пробуждается от спячки, каждый пользуется случаем, чтобы излить это накипевшее. Каждому дан свой момент истины, у каждого обнаруживается своя правда. Каждому предоставлена возможность выразить свое кредо, причем вкупе эти личные позиции образуют панораму наиболее популярных умонастроений постсоветского общества. В зале заседания возникает как бы модель вечно бурлящей России, и я не сомневаюсь, что когда картина выйдет на наши экраны, она стронет с места новую лавину ассоциаций, зацепит каждого зрителя и станет предметом жаркого обсуждения. А может, даже сумеет кого-то переубедить, заставит расстаться с предрассудками.

В этой запаянной реторте, как в Ноевом ковчеге, представлены национальные характеры, причем представлены замечательно. Работу Сергея Газарова, к примеру, я бы назвал выдающейся — в скептичном венецианском зале она сорвала аплодисменты. Есть и выразитель крепкого задним умом русского характера — Сергей Гармаш, который здесь поднимается до высот трагедии.

Фильм неровен. Перед сценаристами стояла задачка для виртуоза: не потерять ни одну из множества линий — детективных и психологических — и привести их к стройному знаменателю. Это не везде удалось: что-то объяснили неубедительно, что-то не стыкуется, есть спасительные "рояли в кустах", а Шерлок Холмс нашел бы проколы по части дедуктивного метода. Но мощный эмоциональный драйв, которым заряжена картина, заставляет все это проскакивать, легко прощая неувязки. А главное: он, надеюсь, нанесет ощутимый удар по априорной ксенофобии, с какой многие начнут смотреть картину. И тогда фильм выполнит свою главную гуманистическую задачу: мы снова должны почувствовать себя людьми.

"В тюрьме он проживет дольше"

На этом авторы могли бы поставить точку — их фильм остался бы в зоне художественного творчества, как осталась в ней картина Люмета. Но Михалков хотел сделать политическое кино. Выразить в нем свою общественную позицию и даже предложить программу развития общества.

О своем вкладе в политику он начал задумываться еще в начале 90-х. Ему тогда показалось, что он знает, как обустроить Россию. "Сибирский цирюльник" (1998) был прямым выражением его политических симпатий: фильм воспевал идею просвещенной монархии. Царская Россия в нем предстала краем великого энтузиазма и могучих сил, воплощенных в русском офицерстве — заступнике. Кадр с воробушком, безмятежно скачущим меж сапог юнкерского строя, был символичным: под сенью русского оружия страна могла чувствовать себя в безопасности.

Себе Михалков взял роль императора, а главной краской образа стала властная отеческая мудрость. В фильме четко ощущалась идея, наиболее откровенно сформулированная Мао Цзе-Дуном: "Народ — трава, а власть — ветер, что эту траву колышет" .

Вопрос, кто именно будет этим ветром, для таких людей не стоит: конечно, они, мудрые. И если избранные, то не народом-травой, а самим Богом.

При внимательном рассмотрении "12" очень последовательно продолжает эту тему. Преемственность выражена в сценах с новым воробушком, залетевшем в зал заседания и нашедшем умиротворение на полке с православной иконкой. В дрожании губ героя, которого играет Михалков, когда тот говорит, что русский офицер "бывшим" не бывает. В самом факте, что роль нового демиурга автор взял себе. Причем в сравнении с ролью императора Всея Руси это отнюдь не понижение в должности: в гриме персонажа можно увидеть черты как минимум божьего посланника, если не самого Всевышнего. Это герой, утомленный людской непонятливостью, переполненный скорбью за происходящее в родных пределах. Он преподает пастве урок мудрости и неравнодушия — но паства не внемлет, и зло от этого умножается.

В течение всей картины герой Михалкова — председатель заседания — мало говорит. Он занят тем, что подсчитывает меняющийся расклад голосов, а сам упорно голосует за пожизненное заключение для подсудимого. В финале приходит его очередь, и в тихом голосе появляется металл, в невидном старце обнаруживается великая духовная мощь. Так задумано. Но роль резонера-оракула не удавалась еще ни одному актеру, и тем более ни один гений не может убедительно воплотить тупиковую идею. Именно здесь искусство, которым Михалков так безупречно владел все два с половиной часа фильма, ему изменяет: так плохо он не играл за всю свою артистическую карьеру. Это кадры, которым невозможно поверить: столько в них взято фальшивых нот и столько проскочило наигранных, неискренних интонаций.

Но это кадры финальные, и фальшь остается в памяти, во многом перечеркивая очень сильное, повторяю, эмоциональное воздействие фильма.

И тогда, поостыв, заново проходишь логический строй картины. Она вся шла под знаменем восстановления справедливости: невиновный должен быть на свободе. Финальная речь героя Михалкова поставила это, очевидное, под сомнение. И он оказался прав: освободить чеченского парня — значит обречь его на смерть. "В тюрьме он проживет дольше" — убеждает председатель собрания коллег. Тезис иллюстрируется уже в следующем кадре, где герой Маковецкого предложит тот же выбор между опасной свободой и охраняемой тюрьмой залетевшему в зал воробью. Воробей улетит в пургу, и ясно, что погибнет.

Так сама идея свободы, по фильму, становится опасным миражом, дьявольским соблазном для человечества. Это огонь, к которому люди постоянно стремятся, сгорая в ее пламени.

Такое кино не интересуется частными случаями. Всеми художественными средствами оно подсказывает концептуальный вывод. Вывод один: Россия все еще в пеленках, и ей нужна не хлипкая либеральная идея, а послушание и сильная рука, которая приведет ее к искомому покою. Либеральная идея на наших глазах потерпела фиаско: присяжные проголосовали за правду — и погубили парня. Воробушек может чувствовать себя в безопасности только под сенью солдатских сапог.

Здесь и выстроятся в систему разбросанные по картине мелкие и, признаться, довольно пакостные уколы в адрес несимпатичных автору идей и людей. Эти уколы недостойны рамы, в которой оказались: здесь замечательно сильный, повторяю, фильм пикирует до уровня стенгазетного фельетона. Когда возникает ничтожный персонаж Юрия Стоянова — чему-то там учившийся в Кембридже телепродюсер, маменькин сынок владелицы частного канала, которого тошнит при любом столкновении с жизнью. Или когда герой Сергея Арцибашева, словно выйдя из спектакля "Мертвые души", кричит: "Мы, демократические силы!" . Во всем этом слишком много злой карикатуры, чтобы осталось место для серьезных идейных или художественных аргументов.

Что же касается выраженной в фильме политической программы Михалкова, то он уже осуществил ее в реальности, взяв в качестве полигона Союз кинематографистов. Итог этого, как известно, печален: один из самых сильных творческих союзов страны уже через несколько лет фактически перестал существовать. Россию может постичь та же судьба.

Все-таки лучшее кино Михалкова принадлежит временам, когда ощущал себя просто художником. Это ему было дано от Бога.

Текст: Валерий Кичин