ДРАМА/МЕКС

Некогда роскошный, а теперь запущенный курорт Акапулько становится местом действия трёх взаимосвязанных историй, произошедших одним длинным жарким днем.

Первая — о красивой и холодной Фернанде, столкнувшейся с внезапным появлением своего бывшего любовника Чино. Гонсало, ее нынешний мужчина, вынужден соперничать с пылкой сексуальностью Чино.

Вторая история о Джами, непорядочном офисном клерке, пытающемся покончить с жизнью на пляже в тот момент, когда там оказывается героиня третьей истории — недобрая девочка-подросток, однако спасшая ему жизнь.

Все герои фильма губительно морально-неустойчивы, что и является причиной основных конфликтов...

Публикации

Мексиканcкая драма про насыщенные будни курортных жителей

Что режиссер Наранхо на самом деле довольно талантливый, становится видно, лишь когда он перестает корчить гуманиста и начинает снимать то, что ему правда интересно: постельные сцены (даже по нынешним искренним временам — ударные); мимолетные изменения на лице барышни, мучительно соображающей, с кем ей больше нравится спать — с дураком или с негодяем; то, как ее хахаль преглупо (но похоже) изображает Бельмондо, изображающего Богарта. К дьяволу стариков и детей. Солнце и ситец, волосы, лезущие в глаза, истошный крик "Так всю жизнь и проторчишь в своем сраном Акапулько!" — сконцентрируйся Наранхо на всем этом, цены бы ему не было. (Роман Волобуев, "Афиша", 03.09.2008)

Три истории по-мексикански

Положа руку на сердце, Нарнахо и впрямь не вызывает раздражения, в отличие от своего склонного к гуманистическим манипуляциям старшего соотечественника. Весь фильм Нарнахо — просто полтора часа прогулок по пляжу, необременительных разговоров, мимолетных подмигиваний Жан-Люку Годару и Джиму Джармушу, в меру откровенных эротических сцен, расплывчатых кадров и шершавой музыки. Все это прекрасно, но тут-то и кроется главная ловушка. (Игорь Гулин, "Газета", 18.09.2008)

Очень традиционная для современного испанского кино картина, состоящая из трех в разной степени переплетенных между собой историй о сексе, смерти и любви, которые разворачиваются в Акапулько. (Станислав Ф. Ростоцкий, "Время новостей", 17.09.2008)

Происходит все это в курортном Акапулько. На таком фоне умно рассуждать про отчуждение, одиночество и тотальное несчастье у режиссера не получается. Но зато он здорово управляется с ручной камерой и лихо снимает постельные сцены. Он скорее жизнелюб, нежели скептик, лучше передает эмоции, чем мысли, больше думает о кадре, чем о тех, кто в него попал. Ненужный гуманизм тут побрякивает, как консервные банки за машиной молодоженов. Отцепи их, и все будет довольно мило. (Александр Стрелков, "Ведомости. Пятница", 12.09.2008)

Первое, что заметит любой сколько-нибудь эрудированный зритель "Драмы Мекс", — очевидные параллели с Иньярриту (в смысле расчлененного и сшитого заново повествования). Самому же режиссеру гораздо приятнее, когда критики замечают в "Драме" влияние Годара, а его самого сравнивают с Джимом Джармушем. Но вот на что, кажется, никто до сих пор не обратил внимания, так это на замечательное сходство сцены, где бухгалтер неуверенно приставляет к лицу ствол, с аналогичным эпизодом из кроненберговской короткометражки в альманахе "У каждого свое кино". (Михаил Шиянов, Time Out, 10.09.2008)