Сюжет фильма ужасающе прост. Благополучная австрийская семья — отец, мать и сын (плюс собака) — отправляются в отпуск в свой загородный дом на берегу озера. Два холеных молодых человека, одетых в форму для гольфа, приходят и просят взаймы несколько яиц. Далее эти двое, безо всяких мотивов, терроризируют, а затем убивают собаку, сына, отца и мать.
Сюжет фильма ужасающе прост. Благополучная австрийская семья — отец, мать и сын (плюс собака) — отправляются в отпуск в свой загородный дом на берегу озера. Два холеных молодых человека, одетых в форму для гольфа, приходят и просят взаймы несколько яиц. Далее эти двое, безо всяких мотивов, терроризируют, а затем убивают собаку, сына, отца и мать.Забавные игры переворачивают с ног на голову Мыс страха — это анти-триллер. Угроза семейному счастью приходит из высшего общества, а не от асоциальных бродяг с задворков социума. Невинные дети и животные грубо убираются со сцены в самом начале фильма. Насилие, к тому же, ни разу не показывается реально, оно скорее обозначается при помощи звукоряда или отображается на лицах убийц и членов семьи. Вместо того, чтобы фокусироваться на впечатлении от вида жертв, Ханеке показывает, например, в течение семи минут попытку отца подняться на ноги. Наконец, здесь нет планов спасения, сценария мести или счастливого окончания истории — последние кадры показывают, что двое убийц готовы нанести удар по следующему месту отдыха.
Забавные игры переворачивают с ног на голову Мыс страха — это анти-триллер. Угроза семейному счастью приходит из высшего общества, а не от асоциальных бродяг с задворков социума. Невинные дети и животные грубо убираются со сцены в самом начале фильма. Насилие, к тому же, ни разу не показывается реально, оно скорее обозначается при помощи звукоряда или отображается на лицах убийц и членов семьи. Вместо того, чтобы фокусироваться на впечатлении от вида жертв, Ханеке показывает, например, в течение семи минут попытку отца подняться на ноги. Наконец, здесь нет планов спасения, сценария мести или счастливого окончания истории — последние кадры показывают, что двое убийц готовы нанести удар по следующему месту отдыха. Забавные игры переворачивают с ног на голову Мыс страха — это анти-триллер. Угроза семейному счастью приходит из высшего общества, а не от асоциальных бродяг с задворков социума. Невинные дети и животные грубо убираются со сцены в самом начале фильма. Насилие, к тому же, ни разу не показывается реально, оно скорее обозначается при помощи звукоряда или отображается на лицах убийц и членов семьи. Вместо того, чтобы фокусироваться на впечатлении от вида жертв, Ханеке показывает, например, в течение семи минут попытку отца подняться на ноги. Наконец, здесь нет планов спасения, сценария мести или счастливого окончания истории — последние кадры показывают, что двое убийц готовы нанести удар по следующему месту отдыха. Забавные игры Мыс страхаВ многочисленных интервью с Ханеке, возможно, наиболее часто задавался вопрос: "Вам доставляют удовольствие страдания зрителя?" В Забавных играх , конечно, избыток насилия, достаточный для того, чтобы потрясти даже пресыщенного зрителя (внушительное множество которых, включая Вима Вендерса, покинули показ фильма в Каннах в 1997 году). Ко всему прочему, Ханеке задействует приемы обращения к самому фильму для того, чтобы, как он однажды сказал, "изнасиловать зрителя до состояния независимости". Где-то в середине фильма, к примеру, один из убийц подмигивает в камеру и затем спрашивает у зрителя, "хотите поспорить, что эта семья будет мертва завтра к девяти часам утра"? Таким образом, фильм играет со зрителем так же, как молодые люди играют в свои "забавные игры" с этим семейством. Убийца Пол позже объясняет возможную причину, из-за которой он не может остановить свое вредительство: "нам пока что нужно уложиться в нормальный размер полнометражного фильма". Это ироничное само-обращение достигает вершины, когда персонаж буквально перематывает фильм назад. Когда мать умудряется схватить ружье и застрелить товарища Пола, Пол берет пульт и перематывает сцену назад, обеспечивая себе контроль за исходом фильма.
В многочисленных интервью с Ханеке, возможно, наиболее часто задавался вопрос: "Вам доставляют удовольствие страдания зрителя?" В Забавных играх , конечно, избыток насилия, достаточный для того, чтобы потрясти даже пресыщенного зрителя (внушительное множество которых, включая Вима Вендерса, покинули показ фильма в Каннах в 1997 году). Ко всему прочему, Ханеке задействует приемы обращения к самому фильму для того, чтобы, как он однажды сказал, "изнасиловать зрителя до состояния независимости". Где-то в середине фильма, к примеру, один из убийц подмигивает в камеру и затем спрашивает у зрителя, "хотите поспорить, что эта семья будет мертва завтра к девяти часам утра"? Таким образом, фильм играет со зрителем так же, как молодые люди играют в свои "забавные игры" с этим семейством. Убийца Пол позже объясняет возможную причину, из-за которой он не может остановить свое вредительство: "нам пока что нужно уложиться в нормальный размер полнометражного фильма". Это ироничное само-обращение достигает вершины, когда персонаж буквально перематывает фильм назад. Когда мать умудряется схватить ружье и застрелить товарища Пола, Пол берет пульт и перематывает сцену назад, обеспечивая себе контроль за исходом фильма. Забавных играхВ Забавных играх отказ от непосредственной визуализации актов насилия обуславливает центральные аспекты замыслов Ханеке. Взгляды Ханеке на теорию презентации насилия и соответствующего ей отношения зрителя хорошо изложены в многочисленных интервью и собственных статьях режиссера ("Фильм как катарсис", "Насилие и медиа", "Schrecken und Utopie der Form: Bressons Au hasard Balthazar "). В логике Ханеке есть поразительные аналогии между его излюбленными темами насилия, средствами информации и отношением зрителя, с аргументацией в теориях истории/ памяти/ травмы. Например, философия Ханеке соответствует теории представления о Холокосте (так, как это сформулировано у Клода Ланцмана), в которой он делает фильмы о насилии, не показывая его (т.е. Bilderverbot), или, более точно, Ханеке тематизирует презентацию насилия способом, при котором зрителю отказано в предвзятом визуальном подходе к насилию. Подобно Ланцману, провокативные замыслы Ханеке являются попыткой исправления голливудского возвеличивающего обращения с насилием (или у Ланцмана, сентиментальной и психологизированной версии Холокоста, как это показано в мини-сериале Холокост , а позднее в Списке Шиндлера ): Ханеке концентрируется на страданиях жертвы, не позволяя зрителю идентифицировать какие-либо псевдопсихологические мотивации преступника, он использует медленный темп в операторской работе и при монтаже, оставляя аудитории дистанцированное "пространство для мысли", он бросает вызов практике экшн, продающей насилие как потребительский товар (т.е. насилие как спектакль, драматургия), и наконец последнее, Ханеке препятствует визуально представляемым актам физического насилия. В этом смысле, Ханеке пытается обсуждать насилие, не вызывая очарования или приятного возбуждения к предмету. Преуспел ли Ханеке в этом последнем решающем вопросе — эта тема заполняет разделы для фельетонов в газетах Европы и за ее пределами. Некоторые хвалят Ханеке за его формальную смелость, другие едко критикуют за излишний дидактизм и представляемое насилие, в сущности, неотличимое от демонстрации ее в фильмах экшн.
В Забавных играх отказ от непосредственной визуализации актов насилия обуславливает центральные аспекты замыслов Ханеке. Взгляды Ханеке на теорию презентации насилия и соответствующего ей отношения зрителя хорошо изложены в многочисленных интервью и собственных статьях режиссера ("Фильм как катарсис", "Насилие и медиа", "Schrecken und Utopie der Form: Bressons Au hasard Balthazar "). В логике Ханеке есть поразительные аналогии между его излюбленными темами насилия, средствами информации и отношением зрителя, с аргументацией в теориях истории/ памяти/ травмы. Например, философия Ханеке соответствует теории представления о Холокосте (так, как это сформулировано у Клода Ланцмана), в которой он делает фильмы о насилии, не показывая его (т.е. Bilderverbot), или, более точно, Ханеке тематизирует презентацию насилия способом, при котором зрителю отказано в предвзятом визуальном подходе к насилию. Подобно Ланцману, провокативные замыслы Ханеке являются попыткой исправления голливудского возвеличивающего обращения с насилием (или у Ланцмана, сентиментальной и психологизированной версии Холокоста, как это показано в мини-сериале Холокост , а позднее в Списке Шиндлера ): Ханеке концентрируется на страданиях жертвы, не позволяя зрителю идентифицировать какие-либо псевдопсихологические мотивации преступника, он использует медленный темп в операторской работе и при монтаже, оставляя аудитории дистанцированное "пространство для мысли", он бросает вызов практике экшн, продающей насилие как потребительский товар (т.е. насилие как спектакль, драматургия), и наконец последнее, Ханеке препятствует визуально представляемым актам физического насилия. В этом смысле, Ханеке пытается обсуждать насилие, не вызывая очарования или приятного возбуждения к предмету. Преуспел ли Ханеке в этом последнем решающем вопросе — эта тема заполняет разделы для фельетонов в газетах Европы и за ее пределами. Некоторые хвалят Ханеке за его формальную смелость, другие едко критикуют за излишний дидактизм и представляемое насилие, в сущности, неотличимое от демонстрации ее в фильмах экшн. Забавных играх Au hasard Balthazar Холокост Списке Шиндлера
Заключительная нота
Забавных игр
показывает связь между этим фильмом и его австрийскими современниками. Волна ироничных и часто само-обращающихся "черных комедий" появилась в Австрии в конце 1990-х годов и первых лет нашего века. Следовательно,
Забавные игры
также можно рассматривать в контексте таких фильмов как
Die totale Therapie
(Christian Frosch, 1996),
Die Gottesanbeterin
(Paul Harather, 2000),
Komm, sЭ?er Tod
(Wolfgang Murnberger, 2000), and
Der эberfall
(Florian Flicker,
2000) и их типично австрийского смешения комедии, насилия и иронии.
Перевод с английского Маргариты Кравченко