ПАНЦИРЬ

Музыкальная компания потихоньку преображается в мафиозную шайку. Один "прыгнул в ящик" (приказал долго жить), другой "ушел в ментуру" (стал образцовым солдатом войск МВД) и следит за третьим, который "делает бабки" (деньги) на Невском...

До появления "Панциря" временная общность поколения подменялась в советском кино общностью сознательной: плохой человек из компании выпадал. А поколение и есть поколение: одни фильмы, одни песни, один портвейн. Одноклассники. В каждом классе был свой рокер, свой фарцовщик, своя блядь, свой скрипач-еврей. Свой мент. И только собравшись вместе, они танцуют на столах и поют о том, что пережили смутное время. Вроде бы и вместе пережили. Дальше - тишина, дальше - другие разборки. Но почему он мент: Петя Кожевников, писатель и диссидент, каратист и люмпен, экологист и жертва репрессий?

Скрипачи, фарца и рокеры - все родные лица. А что там под шинелью? Если тебя выдергивают из "Сайгона" и бьют сапогами - такой вопрос не встает. И до мысли "менты - тоже люди" доходишь не сразу. И не сразу - что они ежедневно варятся в такой грязи, которая тебе и не снилась. Ну, и водкой приторговывают. И кто-то идет в менты, потому что это самый простой путь попробовать власти, пусть небольшой. То ли из мазохизма, то ли от отчаяния, то ли от жалости к людям (но это пройдет).

Ленинград - город большой. Встречаются одноклассники нечасто, на ничейной земле. И пока одноклассник в ментовской шинели не скажет тебе "Стоять!", ты не задаешь себе вопросов ни о поколении, ни о том, почему он – мент.

Михаил ТРОФИМЕНКОВ, "Сеанс", № 8, 1993

"Его, Олега, панцирь – одиночество. Милицейская форма тоже что-то вроде панциря, она отпугивает людей, у матери вызывает истерику, и сосед. видавший виды вор в законе со своей философией, тертый калач, не может взять в толк: ну, ладно, шушера всякая приезжая, работать не хотят, но ты-то питерский парень, что тебя в милицию потянуло?.." Н. ЦЫРКУН "Искусство кино". № 2, 1991 г

"Его завтрак - кусок вчерашнего батона и недопитая бутылка молока. Его ужин – два стакана водки без закуски. Его носки пахнут потом. Его лицо не выражает ничего. И сны ему если снятся, то лишь по привычке. Впрочем, и этой своей нынешней нежизни он - чужой. Форма сидит на нем мешком...

Никчемный и безучастный ко всему сержант милиции с прошлым битломана. Мертвый".

Д. САВЕЛЬЕВ "Сеанс", № 4, 1991 г.