ОРФЕЙ

Британская академия, 1951 год: Лучший фильм.

Знаменитый поэт Орфей пресыщен жизнью и славой. Все меняет встреча с Принцессой Ада. Она и сама влюбляется в Орфея, а ее слуга Артебиз — в его жену Эвридику.



Странный любовный четырех-угольник обречен. Движимая запретной для нее любовью, Принцесса забирает Эвридику в царство Тьмы, а Орфей с Артебизом пускаются в погоню …

Интересные факты о фильме:

Большинство сцен загробного мира снято в развалинах военной академии.



Открывающие титры нарисовал сам Кокто.



Сцена в Кафе Поэтов должна была быть снята с набранной массовкой. Но Кокто нашел их слишком самодовольными и сконцентрированными на себе, уволил и набрал обычных богемных парижан. Они выглядели естественно и без проблем провели два дня, полностью удовлетворив Кокто.



Марлен Дитрих и Грета Гарбо хотели играть загадочную Принцессу. Но их кандидатуры были отклонены.

Рецензия на фильм:

Возможно, что-то сейчас покажется современному зрителю наивным и даже старомодным в этой ленте выдающегося французского драматурга и поэта Жана Кокто. Она является второй частью его исповедально-метафорической и поистине сущностной для понимания природы искусства кинотрилогии «Кровь поэта»-«Орфей»-«Завещание Орфея», создание которой растянулось ровно на три десятилетия: с 1930-го по 1959 год. Вероятно, могут произвести совсем не тот эффект намеренно осовремененные сцены, когда ангелы Смерти появляются в сегодняшнем мире (то есть во Франции 1949 года) как мотоциклисты, облачённые в чёрную кожаную одежду. А с точки зрения любителей супертехничной визуальной машинерии в самом начале ХХI века, искусственно замедленные передвижения Орфея, решившего отправиться в Царство мёртвых за своей возлюбленной Эвридикой, будут выглядеть форменным анахронизмом (кстати, всё это снято в развалинах военной академии Сен-Сир).



Однако в любом кадре этого старого фильма гораздо больше неизъяснимой киногении и не подлежащей никакой уценке подлинной поэзии экрана, чего и днём с огнём не сыщешь в целой сотне новомодных феерий с навороченными спецэффектами. В том именно и состоит загадка кинематографического дара, что даже такой искусный мастер слова, как Кокто, пусть и обладавший ещё и живописными талантами, удивительно чувствует самую суть киноизображения, которое словно прорывается сквозь литературные наслоения и театральные условности, разумеется, более привычные для автора, и поражает силой своего прямого и непосредственного воздействия.



Заявленный за двадцать лет до того в «Крови поэта» мотив проникновения в иную реальность — как в зазеркалье, где зыбкая граница между двумя мирами уподоблена водной стихии, приобретает в «Орфее» развёрнутую форму некоего текучего параллельного бытия. Оно становится зримым и убедительным именно благодаря глубинной сущности кинематографа, призванного фиксировать непреходящую изменчивость всего, что нас окружает, и даже того, что скрыто внутри человеческих душ. Ведь и кино как оно есть — это тоже сфера эфемерных духов, которые материализуются лишь на время проекции на экране, а потом исчезают в никуда, подобно Эвридике. И надо быть Орфеем, чтобы вновь вызволить эту бесплотную тень из плена мёртвых.

Сергей Кудрявцев, 2002.